Неточные совпадения
— Во времена досюльные
Мы были тоже барские,
Да только ни помещиков,
Ни немцев-управителей
Не знали мы тогда.
Не правили мы барщины,
Оброков не платили мы,
А так, когда рассудится,
В три года раз
пошлем.
Что ж мой Онегин? Полусонный
В постелю с бала едет он:
А Петербург неугомонный
Уж барабаном пробужден.
Встает купец,
идет разносчик,
На биржу тянется извозчик,
С кувшином охтенка спешит,
Под ней снег утренний хрустит.
Проснулся утра шум приятный.
Открыты ставни; трубный дым
Столбом восходит голубым,
И хлебник,
немец аккуратный,
В бумажном колпаке, не раз
Уж отворял свой васисдас.
Тяжело за двести рублей всю жизнь в гувернантках по губерниям шляться, но я все-таки знаю, что сестра моя скорее в негры
пойдет к плантатору или в латыши к остзейскому
немцу, чем оподлит дух свой и нравственное чувство свое связью с человеком, которого не уважает и с которым ей нечего делать, — навеки, из одной своей личной выгоды!
Надо брать пример с
немцев, у них рост социализма
идет нормально, путем отбора лучших из рабочего класса и включения их в правящий класс, — говорил Попов и, шагнув, задел ногой ножку кресла, потом толкнул его коленом и, наконец, взяв за спинку, отставил в сторону.
Наполненное шумом газет, спорами на собраниях, мрачными вестями с фронтов, слухами о том, что царица тайно хлопочет о мире с
немцами, время
шло стремительно, дни перескакивали через ночи с незаметной быстротой, все более часто повторялись слова — отечество, родина, Россия, люди на улицах шагали поспешнее, тревожней, становились общительней, легко знакомились друг с другом, и все это очень и по-новому волновало Клима Ивановича Самгина. Он хорошо помнил, когда именно это незнакомое волнение вспыхнуло в нем.
Вставай, поднимайся, эсдек-патриот,
Иди на врага-иноземца
И бей пролетария —
немца.
«Плох. Может умереть в вагоне по дороге в Россию.
Немцы зароют его в землю, аккуратно отправят документы русскому консулу, консул
пошлет их на родину Долганова, а — там у него никого нет. Ни души».
Сыроватый ветер разгонял людей по всем направлениям, цокали подковы огромных мохнатоногих лошадей,
шли солдаты, трещал барабан, изредка скользил и трубил, как слон, автомобиль, —
немцы останавливались, почтительно уступая ему дорогу, провожали его ласковыми глазами.
— Что! — говорил он, глядя на Ивана Матвеевича. — Подсматривать за Обломовым да за сестрой, какие они там пироги пекут, да и того… свидетелей! Так тут и
немец ничего не сделает. А ты теперь вольный казак: затеешь следствие — законное дело! Небойсь, и
немец струсит, на мировую
пойдет.
— Вот определился было к
немцу, к купцу, в передней сидеть; все
шло хорошо, а он меня
послал к буфету служить: мое ли дело?
Не любил бы так — не
послал бы за нею, а «осчастливил» бы какого-нибудь подвернувшегося
немца или немку, если уж выдумал эту идею.
Сингапур — один из всемирных рынков, куда пока еще стекается все, что нужно и не нужно, что полезно и вредно человеку. Здесь необходимые ткани и хлеб, отрава и целебные травы.
Немцы, французы, англичане, американцы, армяне, персияне, индусы, китайцы — все приехало продать и купить: других потребностей и целей здесь нет. Роскошь
посылает сюда за тонкими ядами и пряностями, а комфорт
шлет платье, белье, кожи, вино, заводит дороги, домы, прорубается в глушь…
Наши, то есть Посьет и Гошкевич, собрались
идти на гору посмотреть виды, попытаться, если можно, снять их; доктор тоже ушел, вероятно, искать
немцев.
В государстве и в философии порядок и организация могут
идти лишь от
немцев.
Всякий искренно желающий вытеснить
немцев из пределов России духовно убивает не менее, чем солдаты, которые
идут в штыковую атаку.
— Хотите вы зайти к нам? — сказал мне Гагин, — кажется, довольно мы насмотрелись на
немцев. Наши бы, правда, стекла разбили и поломали стулья, но эти уж больно скромны. Как ты думаешь, Ася,
пойти нам домой?
Через несколько дней из округа пришла телеграмма: немедленно устранить Кранца от преподавания. В большую перемену
немец вышел из гимназии, чтобы более туда не возвращаться. Зеленый и злой, он быстро
шел по улице, не глядя по сторонам, весь поглощенный злобными мыслями, а за ним
шла гурьба учеников, точно стая собачонок за затравленным, но все еще опасным волком.
Мой друг исчез за этой мутью и мглой, а мне предстояло собрать книги и
идти через пустырь с печально белевшими пятнами снега в пансион к строгому
немцу с невыученным уроком.
— Уж так бы это было хорошо, Илья Фирсыч! Другого такого змея и не найти, кажется. Он да еще Галактион Колобов — два сапога пара.
Немцы там, жиды да поляки — наплевать, — сегодня здесь насосались и отстали, а эти-то свои и никуда не уйдут. Всю округу корчат, как черти мокрою веревкой. Что дальше, то хуже. Вопль от них
идет. Так и режут по живому мясу. Что у нас только делается, Илья Фирсыч! И что обидно: все по закону, — комар носу не подточит.
Галактион понимал только одно, что не сегодня-завтра все конкурсные плутни выплывут на свежую воду и что нужно убираться отсюда подобру-поздорову. Штоффу он начинал не доверять. Очень уж хитер
немец. Вот только бы банк поскорее открыли. Хлопоты по утверждению банковского устава вел в Петербурге Ечкин и писал, что все
идет отлично.
— Зачем? — удивился Штофф. — О, батенька, здесь можно сделать большие дела!.. Да, очень большие! Важно поймать момент… Все дело в этом. Край благодатный, и кто пользуется его богатствами? Смешно сказать… Вы посмотрите на них: никто дальше насиженного мелкого плутовства не
пошел, или скромно орудует на родительские капиталы, тоже нажитые плутовством. О, здесь можно развернуться!.. Только нужно людей, надежных людей. Моя вся беда в том, что я русский
немец… да!
— А все это проклятый Полуштоф, — ругались они за спиной. — Все от него
пошло. Дай лисе хвост просунуть, она и вся залезет. А у
немцев так уж заведено: у одного крючок, у другого петля — друг за дружкой и волокутся.
— Я эту болезнь понимаю, только
немцы ее лечить не могут, а тут надо какого-нибудь доктора из духовного звания, потому что те в этих примерах выросли и помогать могут; я сейчас
пошлю туда русского доктора Мартын-Сольского.
Вы знаете, на какую ножку
немец хромает, знаете, что плохо у англичан и у французов, — и вам ваше жалкое знание в подспорье
идет, лень вашу постыдную, бездействие ваше гнусное оправдывает.
— И она тоже. Пусть все отделяются, кому с нами не угодно. Мы старого, какого-то мнимого права собственности признавать не станем; а кто не хочет с нами — живи сам себе. Пусть и финны, и лифляндские
немцы, пусть все
идут себе доживать свое право.
Невдалеке от зеркала была прибита лубочная картина: «Русский мороз и
немец», изображающая уродливейшего господина во фраке и с огромнейшим носом, и на него русский мужик в полушубке замахивался дубиной, а внизу было подписано: «
Немец, береги свой нос,
идет русский мороз!» Все сие помещение принадлежало Макару Григорьеву Синькину, московскому оброчному подрядчику, к которому, как мы знаем, Михаил Поликарпыч препроводил своего сына…
— Вы всё смеетесь, господа! — говорит один из
немцев русскому воротиле, — но подумайте, куда вы
идете!
— Это хорошо, что учителям потрафляешь. В науку
пошел — надо потрафлять. Иной раз и занапрасно учитель побьет, а ты ему:"Покорно, мол, благодарю, Август Карлыч!"Ведь
немцы поди у вас?
Я подумал-подумал, что тут делать: дома завтра и послезавтра опять все то же самое, стой на дорожке на коленях, да тюп да тюп молоточком камешки бей, а у меня от этого рукомесла уже на коленках наросты
пошли и в ушах одно слышание было, как надо мною все насмехаются, что осудил меня вражий
немец за кошкин хвост целую гору камня перемусорить.
И что ж оказалось! — что тут дело
идет совершенно наоборот русской пословице, гласящей:"Что русскому здорово, то
немцу — смерть".
Немец немилосердно потел в жарко натопленной комнате, употреблял всевозможные усилия, чтоб не зевать; но уйти не смел, и только уж впоследствии участь его несколько улучшилась; узнав, что он любит выпить, Калинович иногда
посылал для него бутылки по две пива; но
немец и тем конфузился.
Идет полк с музыкой — земля под ним дрожит и трясется,
идет и бьет повсюду врагов отечества: турок,
немцев, поляков, шведов, венгерцев и других инородцев. И все может понять и сделать русский солдат: укрепление соорудить, мост построить, мельницу возвести, пекарню или баню смастерить.
За учителя-немца хвалю; но вероятнее всего, что ничего не случилось и ничего такого не зародилось, а
идет всё как прежде
шло, то есть под покровительством божиим.
— Как
послали это они меня в Р., вижу — город хороший, большой, только
немцев много.
Немало уходило таких неспокойных людей и из Лозищей, уходили и в одиночку, и парами, а раз даже целым гуртом
пошли за хитрым агентом-немцем, пробравшись ночью через границу.
Пошли. А в кабаке стоит старый человек, с седыми, как щетина, волосами, да и лицо тоже все в щетине. Видно сразу: как ни бреется, а борода все-таки из-под кожи лезет, как отава после хорошего дождя. Как увидели наши приятели такого шероховатого человека посреди гладких и аккуратных
немцев, и показалось им в нем что-то знакомое. Дыма говорит тихонько...
И зачем, главное, я из-за того только, что ключи от иерусалимского храма будут у того, а не у этого архиерея, что в Болгарии будет князем тот, а не этот
немец, и что тюленей будут ловить английские, а не американские купцы, признаю врагами людей соседнего народа, с которыми я жил до сих пор и желаю жить в любви и согласии, и найму солдат или сам
пойду убивать и разорять их и сам подвергнусь их нападению?
— Ныне люди
пошли — пародия на человеческую породу, — гремел Авиновицкий. — Здоровье пошлостью считают.
Немец фуфайку выдумал. Я бы этого
немца в каторжные работы
послал. Вдруг бы на моего Владимира фуфайку! Да он у меня в деревне все лето сапог ни разу не надел, а ему — фуфайку! Да он у меня избани на мороз нагишом выбежит, да на снегу поваляется, а ему — фуфайку. Сто плетей проклятому
немцу!
А хитрые эти люди, — я думаю, что предварительно —
немцы, хотя видимость и показывает на жидов, — так вот они и сообразили, что ежели так
пойдёт, то Русь сама выправится, встанет на ноги, и — это же им невыгодно, совсем невыгодно!
— Глядите, — зудел Тиунов, — вот, несчастие, голод, и — выдвигаются люди, а кто такие? Это — инженерша, это — учитель, это — адвокатова жена и к тому же — еврейка, ага? Тут жида и
немца — преобладание! А русских — мало; купцов, купчих — вовсе даже нет! Как так? Кому он ближе, голодающий мужик, — этим иноземцам али — купцу? Изволите видеть: одни уступают свое место, а другие — забежали вперёд, ага? Ежели бы не голод, их бы никто и не знал, а теперь —
славу заслужат, как добрые люди…
Немцы бросились вытаскивать своего товарища, и тот, как только очутился на твердой земле, начал слезливо браниться и кричать вслед этим «русским мошенникам», что он жаловаться будет, что он к самому его превосходительству графу фон Кизериц
пойдет…
Предсказание
послали к Степану Михайлычу, который хотя и сказал «Врет
немец!», но втайне ему поверил; радостное и тревожное ожидание выражалось на его лице и слышалось во всех его речах.
Если что-нибудь будет нужно… пожалуйста: я всегда готов к вашим услугам… что вы смотрите на моего товарища? — не беспокойтесь, он
немец и ничего не понимает ни по-французски, ни по-русски: я его беру с собою для того только, чтобы не быть одному, потому что, знаете, про наших немножко нехорошая
слава прошла из-за одного человека, но, впрочем, и у них тоже, у господ немцев-то, этот Пихлер…
— Какое там освежение: в литературе
идет только одно бездарное науськиванье на
немцев да на поляков. У нас совсем теперь перевелись хорошие писатели.
Говорили много и, конечно, шепотом, — что он отравлен
немцами, что будто в ресторане — не помню в каком — ему
послала отравленный бокал с шампанским какая-то компания иностранцев, предложившая тост за его здоровье…
Немцы правильно развивались, кричат славянофилы, — подавайте и нам правильное развитие!"Да где ж его взять, когда самый первый исторический поступок нашего племени призвание себе князей из-за моря — есть уже неправильность, ненормальность, которая повторяется на каждом из нас до сих пор; каждый из нас, хоть раз в жизни, непременно чему-нибудь чужому, не русскому сказал:"
Иди владети и княжити надо мною!"
На, ha! voici nos Allemands. — Messieurs!.. Mein herr, dites leur donc de se rallier et, sacrebleu, chargeons! [А вот и наши
немцы! — Господа!.. Мейн герр, велите же им построиться и, черт возьми,
пойдем в атаку! (фр.)]
Идет этак Илья Макарович по улице, так сказать, несколько примиренный с
немцами и успокоенный — а уж огни везде были зажжены, и видит — маленькая парикмахерская и сидит в этой парикмахерской прехорошенькая немочка.
В России почти нет воспитания, но воспитателей находят очень легко, а в те года, о которых
идет моя речь, получали их, пожалуй, еще легче: небогатые родители брали к своим детям или плоховатых
немцев, или своих русских из семинаристов, а люди более достаточные держали французов или швейцарцев. Последние более одобрялись, и действительно были несколько лучше.
Немцы называют Нерунгом узкую полосу земли, которая,
идя от самого Данцига, вдается длинным мысом в залив Балтийского моря, известный в Германии под названием Фриш-Гафа.